«Человек, достойный памяти, внимания и уважения»

«У меня нет никакой больше страсти,

кроме моего служения России…»

                                                                              А. С. Суворин.

Несомненно, есть много удивительных судеб и биографий среди людей, служивших своему отечеству. Почему же нам хочется рассказать именно о Суворине?

Во-первых, его имя незаслуженно забыто среди достойных.

Во-вторых, всегда приятно сознавать, что такая яркая личность жила в том же селе, что и мы сейчас.

Так кто же он такой, Суворин, и что он сделал и для своей малой родины, и для России в целом?

Предки Суворина жили в нашем селе, упоминания о котором относятся к 17 веку.

В Коршеве не было помещиков: село было государственным, относительно свободным.

Вот и отец Алексея Суворина, Сергей Дмитриевич Суворин родился в 1784 г. в большой семье крестьян-однодворцев. Он был младшим в семье, состоявшей из нескольких братьев. Рос обыкновенным рядовым крестьянином и восемнадцати лет женился на местной крестьянке, от которой имел двух дочерей. Алексей Сергеевич повествует: «Отец мой был из большой однодворческой семьи, известной в Коршеве под прозвищем Путатовых. Мы, бывало, так и говорили: “пойдем к Путатовым”, к дядьям и племянникам моего отца. Они жили под горой, у самой реки. Рассказывали, что в Путатовых произвели Сувориных потому, что дед или прадед был в каких-то депутатах. Ни отец, ни я не интересовались, что это за депутаты такие были, не интересовались и тем, что за однодворцы Путатовы: обедневшие ли это дворяне, или одинокими дворами сели на берегу реки, вблизи леса и рыбы. Знаю одно, что между однодворцами и другими крестьянами не было никакого различия. Жили, как все, одевались, как и все, и считали себя крестьянами. Отец был, кажется, младшим в семье, состоявшей из нескольких братьев, и был забрит в солдаты в начале царствования Александра, будучи уже женат. Солдатская служба была трудная, начальство строгое, и отец часто вспоминал об этом».

Война с Наполеоном потребовала усиленного набора молодых людей и С. Д. Суворину скоро пришлось отбывать тяжелую в то время воинскую повинность. 7-го мая 1807 г. он был принят в лейб-гвардии Преображенский полк.

«Попал он в лейб-гвардии Преображенский полк. С благодарностью вспоминал о “дядьке”, который относился к нему хорошо и помог выучиться грамоте.

Азбуку отец купил на толкучем. В 1812 г. он участвовал в нескольких битвах, а под Бородином был ранен в руку и ногу. Отец дослужился до офицерства. Его любили как хорошего служаку и честного человека. Он был квартермистром и казначеем в Костромском пехотном полку, дослужился до штабс-капитана и вышел капитаном в отставку с 600 руб. ассигнациями пенсии. Этот чин давал в то время потомственное дворянство. Во время службы он сэкономил 1000 руб. ассигнациями, с которыми и приехал в Коршево.После польской кампании отец вышел в отставку. Жена его оставалась в Коршеве, куда он ездил на побывку; у него было две дочери, из которых Наталья была уже замужем за коршевским мужиком Семеном Голицыным, а другая, Дуняша, была лет десяти».

7-го ноября 1811 г. С. Д. Суворин был переведен в лейб-гвардии Московский полк и в рядах его сражался во время Отечественной войны под Витебском, Смоленском и при Бородине.   26-го августа 1813 г. произведен в унтер-офицеры, получил отпуск. 29-го марта 1822 г. он был произведен в фельдфебели, а 12-го декабря 1823 г. в подпоручики с переводом в Костромской пехотный полк. Зарекомендовав себя здесь честным и толковым офицером. В 1828 году Сергей Дмитриевич принял участие в войне с Турцией. За участие в этой кампании он был награжден серебряной медалью и получил годовое не в зачет жалование, причем во время самой кампании, 25-го декабря 1829 г. был произведен в штабс-капитаны.  16-го июня 1832 г. С. Д. Суворин уволился в отставку с производством в капитаны и возвратился на родину в с. Коршево. За год перед тем умерла его жена (Ксения Емельяновна) от холеры, и он женился вторично на дочери местного протоиерея, Александре Львовне Соколовой. От этого брака у него родилось девять человек детей: шесть дочерей и три сына: Алексей, известный публицист и издатель, Петр, подполковник в отставке, и Дмитрий, умерший двадцати одного года от чахотки.

«Во время первой холеры жена отца умерла, а он женился на моей матери, дочери коршевского протопопа Льва Соколова, Александре. Матери моей было 20 лет, а отцу 49 лет, но он был здоровым и крепким мужчиной; мать выходила за него не по любви. Приказали, да и только. “Какая там любовь, — говорила она. — Мы этой вашей любви тогда не знали. Это теперь только любовь пошла. Я ревела, ревела перед свадьбой, а ничего, прожила век и детей выходила».

«Нас, детей, было у них девять человек, шесть дочерей и трое сыновей, и никто не умер раньше двадцати лет. Я был первым. Жили мы похуже духовенства. Дом наш состоял из двух изб, сенец и “горницы”, которая состояла из передней и двух комнат. Крыт был дом соломой, как все деревенские избы. У нас был маленький сад, гумно и баня. Нанимали мы кухарку и работника, да жила у нас еще дочь сестры Натальи, муж ее попал в солдаты и пропал где-то.  За братом Петром следовали пять сестер (Анна, Авдотья, Марья, Варвара и Александра), потом опять Дмитрий, умерший двадцати одного года от чахотки, и сестра Анастасия. По мере увеличения семейки мы жили беднее и беднее. Отец построил ветряную мельницу, потом рушку (крупорушку). Обедали мы обыкновенно в кухне, то есть в избе, вместе с работниками. По воскресеньям обыкновенно обедали в горнице, отдельно, где пили чай. Чай мы пили только по праздникам. Пили его в прикуску. После бани чай был всегда. Наши товарищи с братом были деревенские мальчишки, с которыми мы играли, вили кнуты, пускали змея, ходили купаться в Битюг, ловили руками головастиков, не подозревая в них будущих лягушек. Я воспитался, так сказать, на лоне природы, на живописной реке, противоположный берег которой на десятки верст был покрыт столетними дубами и соснами. Это “графский” лес, как у нас называли, лес графини Орловой-Чесменской, за которым лежало Хреновое, с знаменитым конским заводом. С горы, на которой расположено Коршево, Хреновое казалось помещенным на вершине леса, так как противоположный берег реки постепенно поднимался. Вид на долину Битюга, при которой стоит и Бобров, очень красивый, и я всегда любил лесистые реки, но ни одной такой красивой, как Битюг, я не знал. В некоторых местах Битюга мне показывал отец остатки бобровых построек. Сам он еще помнил на Битюге бобров, которые дали имя городу. В моей повести “Черничка” я набросал свои детские и юношеские воспоминания об этой реке.

Знакомые наши были из духовенства, большей частью родственники маменьки.   Заходили к нам родные и знакомые отца, коршевские мужики. Отец пользовался уважением, и с ним любили посоветоваться, поговорить. Никакого чванства у отца не было, он как-то со всеми был равен. Он сам бывал на мельнице, сам готовил жернова, насыпал рожь, запрягал лошадь, любил пчеловодство. Здоровье у него было крепкое. Впоследствии мы значительно обеднели, и отец немного опустился и становился мрачным; целые ночи он мучительно кашлял, сидя на лежанке. Но во время моего детства он сохранял бодрость и отличался большою деятельностью. Мать моя вечно хлопотала тоже, сама готовила кушанье, убирала скотину, разводила кур и гусей. Она осталась век неграмотной, но всех нас вскормила, и никто из нас не умирал у ней ни в детстве, ни в отрочестве. Ссоры у нее с отцом бывали, но редко. Вся наша жизнь проходила при всех. Обедали вместе все, и господа и прислуга, в избе, хлебая щи деревянными ложками из одной общей деревянной чашки; отдельных приборов, салфеток не полагалось вовсе.  Мебель была самодельная, ложки деревянные и большею частью изделия отца, который делал их из липы и очень изящно при помощи круглого долота и ножика. Утром и вечером отец становился на молитву и долго молился, читая вслух много молитв; иногда он заставлял и всех нас молиться, что, понятно, было нам не особенно приятно. На Страстной неделе он читывал евангелие нам всем, стоя перед образами. Единственная книга, которая была у нас, — это евангелие на русском языке, издание библейского общества. Никаких других книг я не видывал в детстве своем прежде, чем начал учиться. Если отец не работал, то сидел в очках и читал евангелие,» — вспоминал Алексей Сергеевич Суворин.

Смерть Сергея Дмитриевича Суворина (в 1855 г.) была неожиданна. В одну из поездок по найму рабочих для уборки сена лошадь его чего-то испугалась, понесла; С. Д. выпал из экипажа, сильно разбился (перебиты были ключица и несколько ребер) и вскоре умер. Погребен был в Коршеве, на общественном кладбище. С течением времени могила его затерялась, и место погребения его не могли точно установить даже его дети.

Интересна и судьба брата Алексея Сергеевича — Петра Сергеевича Суворина. После окончания Воронежского кадетского корпуса начинается длительная военная служба, в том числе — участие в русско-турецкой войне, частые переезды по России, получение заслуженного звания полковника, и, наконец, почетная отставка, возвращение на родину. Жил по образу и подобию крестьян: держал корову, птиц, другую живность, имел большой сад (что примечательно – плоды раздавал всем желающим). Умер Петр Сергеевич в 1913 году, пережив брата на 1год, похоронен при огромном стечении народа у алтаря Вознесенского храма села. Вместе с покойным в могилу опустили и его боевую шашку под залпы ружейного огня воинского подразделения, прибывшего из уездного г. Боброва. Надгробие из черного мрамора сохранилось до сего дня.

В последние годы мы значительно пополнили свои знания об Алексее Сергеевиче Суворине.

Образование начинается с 6 лет у местного пономаря Василия, а затем — дьячка Павла Ермолаева (учились охотно, вспоминает Суворин в своих дневниках). Затем — Бобровское уездное училище, а потом — Михайловский кадетский корпус в Воронеже.

Большое желание учиться, несмотря на то, что он родился в многодетной крестьянской семье, помогло мальчику оказаться в числе курсантов Михайловского кадетского корпуса в Воронеже, который и окончил в 1850г. Здесь и пришла любовь к литературе (от преподавателя Малыгина), и к театру (от капитана Шубина).

«Я очутился в обстановке, совершенно для меня новой. Самое здание давило на меня своей огромностью и блеском. Я не умел ходить по паркету, мне было ново спать на такой кровати, с таким чистым бельем, умываться в таком умывальнике, видеть такой ватерклозет, не ел такого обеда, не видал таких офицеров, генералов, учителей, товарищей. Товарищи все были воспитания высшего, чем я, многие говорили по-французски. Я не умел ни встать, ни сесть, и в моем говоре было много чисто народных выражений. Одним словом, я мало чем отличался от крестьянского мальчика, так как и язык моей матери был простонародный. Я говорил, например, “чепь” вместо “цепь”, “дюже” вместо “очень”, “мово” вместо “моево” и т. д. Но, вероятно, я быстро освободился от этих недостатков, потому что особенных насмешек товарищей над собою не помню, хотя меня дразнили мужиком.

Способности у меня оказались хорошие, прилежание диктовалось просто самолюбием. Я учился хорошо, не из самых первых, но близко к ним. Я должен сказать, что корпус вообще оставил во мне приятные воспоминания, хотя в Рождество, Святую и каникулы меня всегда страшно тянуло домой к матери и отцу, к нашей деревенской обстановке, к печке в избе, где я любил зимой что-нибудь строгать ножиком или охотиться за прусаками, которых у нас было множество — так золотом и блестели они по потолку».

В 1851г. по окончании корпуса Суворин направляется в Дворянский полк Петербурга. Брат Петр пошел по дороге воинской службы, а Алексей тяготился ею. В 1853г. Алексей возвращается в Коршево, и через некоторое время работает учителем истории и географии в Бобровском уездном училище, через 6 лет переводится в Воронежское училище на ту же должность. Близко сходится с Иваном Саввичем Никитиным, посещая его книжную лавку, где образовался кружок передовой интеллигенции.

В дневниках Суворина отмечается, что стараниями этого кружка создается альманах «Воронежская беседа» (кстати, он сейчас воссоздан), в котором помещаются его рассказы «Гарибальди» и «Черничка». Это был большой успех, и Суворин приглашается в Москву к графине Е.В. Салиас в газету «Русская речь» секретарем редакции.

«Графиня Салиас заинтересовалась ими (рассказами) и приглашала меня приехать в Москву. Я решился не сразу, не желая менять известное на неизвестное. Но жена, отличавшаяся сильным характером, стояла на переезд, и я переехал в конце июля 1861 года. На меня возложили секретарство и сотрудничество по критической части в “Русской Речи”. Это было началом моей журнальной деятельности и моих знакомств в московском литературном мире».

Но наш герой скучает по родине. Вот такие строки оказались в его дневнике: «Москва ничем не привязывает меня, на Петербург я и глядеть не хочу». Однако любовь к журналистике взяла свое, и он принял предложение сотрудничества в газете «С. – Петербургские ведомости» — солидном печатном органе России.

Переезд в Петербург скоро принес Суворину широкую известность. Коршевские «Петербургские Ведомости» были той литературной нивой, на которой окреп и расцвел его талант.

В работе современника Суворина Б.Б. Глинского «А.С. Суворин» отмечалось: рабочий день секретаря газеты начинался с 10 ч. утра и продолжался до 2-3 ч. ночи. Либеральная направленность творчества Суворина начинает подвергаться цензурным гонениям, а сам он за книгу «Всякие. Очерки современной жизни».  В 1866 году осужден на несколько недель гауптвахты. Его псевдонимом был «Незнакомец».

В 1872-году Суворин замышляет смелое и оригинальное мероприятие: создаёт книжку «Русский календарь», справочную энциклопедию, которая несёт для читающей публики массу знаний по разным областям русской жизни.

Но настоящая его звезда восходит в 1876-году, когда он приобретает право на издание газеты «Новое Время». Он первым русским корреспондентом поехал на Балканский полуостров. Его корреспонденции сблизили русский народ с южным славянством.

Суворин постоянно подчеркивал свою непринадлежность к какой-либо политической партии: «… Желаем, чтобы Россия прежде всего заботилась о собственных интересах».

«Другими словами, — пишет в своей диссертации преподаватель Саратовского государственного технического университета Т.А. Шишкина, — Суворин ратовал за возрождение патриотических идей в русском обществе, т.е. тех самых «практических основ», без которых ни один народ не сложился бы в твердый организм». Эти слова напрямую подтверждаются ежегодными посещениями родного края – Воронежа, Боброва, Коршева. Иначе говоря, его слова не расходились с делами. Выделение больших денег на просвещение малой родины — дополнительное подтверждение: патриотизм, национальная идея, образование народа сплачивают все слои общества и уверенно ведут нас в будущее. В книге «Телохранитель России» с удивительным интересом и величайшей гордостью мы находим духовное завещание А.С. Суворина от 10 ноября 1911г. Расписав свое достояние детям и внукам, он не забывает и о других:

«Из наличных домашних моих денежных средств завещаю брату моему Петру Сергеевичу пятнадцать тысяч рублей, сестре Александре пятнадцать тысяч рублей, сестрам Анне и Варваре каждой по десять тысяч рублей…»  Но видимо, самое приятное для современного человека следует далее: «Из дома мне Товарищества в 500 тыс. руб. завещаю Бобровскому земству 50тыс. руб. на учреждение и содержание ремесленного училища для детей обоего пола в селе Коршеве; 10тыс. руб. Коршевскому двухклассному училищу с тем, чтобы из процентов от этого капитала выдавалось добавочное жалованье учителям. 10тыс. руб. завещаю Бобровской мужской гимназии и Бобровской женской гимназии столько же. 15тыс руб.  Воронежскому Михайловскому кадетскому корпусу с тем, чтобы от процентов этих капиталов в гимназиях выдавались пособия окончившим курс бедным ученикам или ученицам…

Выражаю желание, чтобы в гимназиях выдавалось пособие воспитанникам Бобровского уезда». Вот масштаб поистине великого и выдающегося человека! К сожалению, ныне пока еще (но есть надежда!) нет подобного А. С. Суворину (или почти нет!) благотворителя и патриота.

В 1892 году во время голода А.С.Суворин и А. П. Чехов побывали в Коршеве для организации общественных столовых. Они останавливались в доме Федотовых (священника), во дворе которого рос высокий дуб- ровесник храма (ныне ему около 200 лет). Он так и называется чеховский дуб. А в 1904 году Алексей Сергеевич Суворин на собственные деньги построил четырехклассную школу (бывшая средняя школа).

Алексей Сергеевич был человеком  необычайно скромным, трудолюбивым, европейски образованным человеком, талантливым во многих областях, умеющим видеть таланты в других и поддерживать их.

Не оставался он равнодушным к художникам и их творчеству. И. Н. Крамской благодарит его за статью о Репине, уверяя, что никто еще так не говорил о живописи и исторических картинах. Суворин первый взял на себя риск поместить в своей газете беспощадную статью Крамского об Академии Художников.

Очень ценил Суворин П.М. Третьякова. Он отмечает, что Третьяков сделал великое дело; не играл роль мецената, рассчитывал свои покупки как всякий коллекционер, прислушивался к критике, стараясь не пропустить значительного.

Суворин добился уважения и признания как один из лучших театральных критиков.

Интересны отзывы Суворина о писателях и их произведениях. Вот что пишет он в статье «По поводу «Отцов и детей». Европа не поняла и не поймет значения «Мертвых душ», потому что это произведение рисует слишком русские типы, созданные нашими коренными условиями жизни. Кроме того, прелесть языка и юмор составляют препятствие для понимания.

Романы Тургенева построены на европейской почве; они понятны европейским читателям.

Льва Толстого Суворин называет «монархом русской литературы». Высокую оценку дает роману «Война и мир», который называет нашей «Илиадой», полной высокой нравственности, русского национального чувства. По «Войне и миру» будут русские учиться любви к Родине. Везде в этом романе чувствуется именно русский человек, русская правдивая душа, любящая Россию.

И каким роскошным русским языком все это написано!

В статье «Горе от ума» и его критике» Суворин дает высокую оценку произведению и его автору. Грибоедов был классически образованным человеком и убежденным. Едва ли не самый образованный из тогдашних литераторов, Грибоедов не мог без критики относиться к идеям либерализма. Просвещенного мыслящего человека он представляет в Чацком, в его любви к Родине, просвещению, ненависти к низкопоклонству.

Следует особо сказать об отношении Суворина с Чеховым. Николай Михайлович Ежов вспоминает: «Суворин преклонялся перед Чеховым со всем восторгом, на какое способен был литературный энтузиаст».

Об этом же пишет и  А. В. Амфитеатров: » Трудно представить себе человека более русского, чем Суворин. В то же время не много на своем веку встречал я и таких европейских людей, с его чисто западническим самообразованием, с любовью к западной культуре. И эта черта связывала его с Чеховым».

Кроме журналистики и издательской деятельности, Суворин имел и особую страсть к театру, которая обнаружилась еще во времена юности. С 1895 года он становится во главе Литературно-художественного общества (Малый театр), как всегда развивает кипучую деятельность, добивается от цензуры разрешения постановки драматических произведений, которые были долгое время под строгим запретом, таких как «Власть тьмы» Л. Н. Толстого. Ставит на этой сцене свои пьесы — драму «Медея», написанную совместно с В. П. Бурениным, «Татьяну Репину», «Вопрос», ряд водевилей и пятиактную драму «Царь Дмитрий Самозванец и царевна Ксения».

Суворин создал Малый театр, поддерживал актёров и начинающих писателей, а к Чехову относился совсем по-отечески, влиял на него как тонкий знаток литературного творчества.

Но, прежде всего, Суворин — это журналист и книгоиздатель. Вот как отзывается о нём один из сотрудников газеты «Новое Время» г. Рославлев: «В Суворине видят первого и единственного журналиста России. Нельзя не признать в нём первоклассного публицистического и издательского таланта. Суворин дал образчик стиля, который до него не знали. Как Пушкин в поэзии, как Гоголь в прозе, Суворин в публицистике пробил путь к тому идеалу её, который можно назвать публицистикой творчества.

В лице Суворина русская журналистика приобрела и выдающегося критика, и театрального рецензента, и беллетриста. Во всех этих родах литературы он обнаруживает выдающиеся дарования, оригинальность ума, наблюдательность, широту взглядов».

К газете были присовокуплены и еженедельные литературные приложения, сначала «Еженедельное Новое время», «Литературный журнал», а впоследствии их заменил журнал «Исторический вестник», издаваемый с 1880 года С. Н. Шубинским.

Суворин наладил книжное дело в России.  Он стал издавать дешёвые книги, доступные многим читателям. Издавалась русская и зарубежная классика.

Книжные магазины Суворина находились в Петербурге, Москве, Саратове, Харькове, Ростове-на-Дону и Одессе. Кроме того, Суворин приобрел в 1883 году за 10 000 рублей железнодорожное контрагентство, которое позволяло продавать продукцию его типографии по Николаевской, Варшавской и Нижегородской железным дорогам. Именно это было тем могущественным рычагом, который позволял А. С. Суворину и его продукции обращаться к огромному количеству читателей.

Среди книжных изданий А. Суворина особую и самую большую часть составляли книги известной на всю Россию «Дешевой библиотеки». По сведениям на 1910 год, в ней вышло 366 названий тиражом более 5 миллионов экземпляров. Самым значительным событием было издание к 50-летию смерти Пушкина 10-томного Собрания сочинений великого русского поэта тиражом 100 тысяч экземпляров. Так читающая Россия смогла получить в свою домашнюю библиотеку собрание любимого поэта. Буквально в первые же месяцы после выхода оно было распродано. Французские газеты этого времени писали, что «это дешевое издание не дает прибыли: это роскошь, которую позволяет себе издатель-патриот», а профессор Кирпичников назвал Суворина «Наполеоном книжного и издательского дела России».

Кроме этой серии, Суворин основал еще «Научную дешевую библиотеку» и «Новую библиотеку». Пристрастие к истории и забота о распространении исторических знаний, особенно об истории своего Отечества, сказались и на обилии исторических исследований и романов, издаваемых А. С. Сувориным. Среди них почти все ценные сочинения иностранцев о Древней Руси, иллюстрированные истории Петра Великого и Екатерины II Брикнера, «Император Александр I», «Император Павел I», «Император Николай I» Шильдера. Кроме дешевых изданий массового тиража, печатались и уникальные художественные издания, роскошные по тем временам «Дрезденская галерея», «Лондонская галерея», «Императорский Эрмитаж», Рембрандт, «Историческая портретная галерея», «Палестина» сына Суворина, Алексея.

Гордость Суворина составляли и справочные издания, выходившие ежегодно и являвшие собой серьезное подспорье деловому Петербургу и Москве —

«Весь Петербург», «Вся Москва», «Вся Россия» и уже упоминавшийся «Русский календарь».

Сам Суворин как страстный собиратель книг,  сумел создать у себя хорошую библиотеку, которая после его смерти была передана в Румянцевский музей.

«Я разбираю себя строго в последнее время, — писал Суворин художнику Крамскому, — я хочу в своем уме подвести итоги того, что я такое. Конечно, никто самому себе не судья. Однако никто себя так не знает, как сам же человек. Есть черты дурные, есть черты и хорошие. Дурные все от бесхарактерности, от отсутствия выдержки, от какой-то задней мысли, которая мешает быть вполне искренним… В литературной деятельности я никому не изменял, но моя смелость зависела от атмосферы… Кто поставлен был в такие тиски, как современный журналист, тот едва ли выйдет сух из воды. Провинность я за собой чувствую, как журналист, но если я удостоюсь того, что моя деятельность будет когда-нибудь оценена беспристрастно, то я уверен, что в результате будет плюс. Как издатель, я оставлю прекрасное имя. Да, прямо так и говорю. Ни одного пятна. Я издал много, я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал все, что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих. Тут судите человека, у которого есть сердце, есть доброта и простота даже. Есть огромное дело, которое выросло до миллионного оборота, но я до сих пор не знал никакого развлечения, никаких наслаждений, кроме труда самого каторжного. Расчетлив я никогда не был, на деньги никогда не смотрел, как на вещь, стоящую внимания… «.

Суворин отличался    необычайным трудолюбием. Вот что сам он пишет в одном из «Маленьких писем»: «Я неизменно исполнял ту Божью заповедь, которая говорит человеку о необходимости трудиться. Я всегда был и остаюсь, несмотря на преклонный возраст, превосходным работником. Я не знал праздности, и отдых в моей жизни был не правилом, а только исключением, счастливой случайностью. Вероятно, этим я в значительной степени обязан моим отцу и матери, которые были бедные, но здоровые, религиозно-нравственные и благородные люди. Это великое счастье иметь таких родителей».

Читая эти строки, нельзя не восхищаться красотой души и благородством Суворина.

О том, какое значение для всей России имела просветительская деятельность Суворина, его блестящий журналистский талант, говорит юбилей 50-летия его творческой деятельности, который развернулся в большое событие.

Нельзя было искусственно подстроить, чтобы на юбилей простого издателя сошлись в приветствиях Государь, министры, писатели, артисты, студенты, военные, купцы, учителя. Сам Николай II раньше всех прислал ему свой фотопортрет с автографом: «А.С. Суворину, честно проработавшему на литературном поприще в течение 50 лет на пользу родной страны».

«На юбилей Суворина на несколько часов сошлась подлинная Россия и дала понять, что она ещё есть», — писал МО. Меньшиков.

Депутат Бобровского земства г. Звегинцев сказал на юбилее следующее: «Что те или иные захолустья помнят своих людей, что в том удивительного…

Гораздо реже люди, выбившиеся вверх общественного положения, охотно вспоминают те места, где им приходилось бороться на первых порах работы.

Вы, Алексей Сергеевич, никогда не забывали своего Коршева, а за ним и Бобровского уезда. От вас шли деньги; наконец Вы и сад Ваш, и усадьбу, где родились, отдали земству, чтобы поставить школу, построенную на Ваши средства».

Но, к огорчению общественности, вскоре стало известно о его тяжелой болезни. Где только он не лечился, но все напрасно. 11 августа 1912 года А.С. Суворин скончался. Многие тогда поняли, что отошел в  вечность крупный исторический человек, с именем которого связаны многие страницы отечественной жизни.

Весть об этой кончине, хотя и не явившаяся неожиданностью для широких кругов русского общества, произвела, однако, и на друзей, и на врагов покойного глубокое впечатление.  Выражения скорби семье и редакции «Нового Времени» посылались со всех углов России и заграницы.

14-го августа состоялись торжественные похороны, носившие, несмотря на глухое летнее время, величественный характер.

Величественную картину представлял собой Эртелев переулок к моменту выноса тела А. С. Суворина.

Тысячная толпа запрудила тротуар, далеко выдвинувшись на мостовую.

Среди этих живых стен стояли в два ряда роскошные белые колесницы, сплошь увешанные венками, среди которых и скромные металлические венки от служащих различных учреждений покойного, и драгоценные серебряные венки от разных общественных организаций и высокопоставленных лиц.

Столь же разнообразна и толпа, запрудившая улицы: тут и жены рабочих в скромных платочках, и артистки разных театров в траурных туалетах; малозаметная фигура разносчика газет с бляхой на блузе рядом с генералом, грудь которого украшена орденами.

Проводить покойного явились все артисты Литературно-Художественного общества (Малого театра).

У гроба усопшего Алексея Сергеевича собралась вся семья: вдова покойного Анна Ивановна Суворина, Михаил Алексеевич, Алексей Алексеевич, Борис Алексеевич Суворины, Анастасия Алексеевна Мясоедова-Иванова, внуки покойного и другие члены семьи.

По дороге к процессии присоединялись многие видные представители петербургской журналистики, литературы и артисты.

В начале четвертого часа печальная церемония кончилась и на фоне голубого неба, утопая в зелени и цветах, возвысился новый белый могильный крест, на котором было начертано историческое имя: «Алексей Сергеевич Суворин».

Похоронен Алексей Сергеевич на кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.

«Очень русское было у него лицо, русское м у ж и ц к о е лицо Не то, что грубое, и сказать, что в Суворине оставалась мужиковатость, — никак нельзя. Но неуловимая хитринка сидела в нем; и черты, и весь облик его — именно облик умного и хитрого русского мужика». (З.Н. Гиппиус).

«И при всем том удивительная простота личной жизни, полное отсутствие тщеславия и нежелание выставлять вперед своего имени для знаков признательности и благодарности», — пишет его современник Б.Б. Глинский в биографическом очерке «А.С. Суворин».

Таким удивительным человеком был наш замечательный земляк, слава и гордость России – Алексей Сергеевич Суворин.