Родился 10 марта 1981 года. Рост 190 см, вес 150 кг.

В 1999 году он завоевал золотую медаль на молодежном чемпионате Европы по вольной борьбе.

В 2001-м был принят в школу Оитэкадзэ, получил борцовский псевдоним Коккай (Черное море) и в мае был зачислен в сумотори.

В январе 2004 года он дебютировал в высшем дивизионе макуути. В конце 2006-го Коккай носил четвертое иерархическое звание комусуби.

Провел на профессиональном дохе 767 поединков и одержал 396 побед. Два раза брал «золотые звезды» у йокодзун, дважды отмечался престижной поощрительной премией кантосе за проявленный бойцовский характер.

Уже девять европейских богатырей проторяли себе путь к вершинам профессионального сумо — сначала во вторую элитную категорию дзюре, а затем и в высший дивизион макуути. Второе в иерархии национальной японской борьбы звание озэки носят сейчас болгарин Котоосю и эстонец Балт. На третий иерархический пост сэкивакэ поднимался в 2010 году россиянин Алан. В макуути выступали россияне Рохо, Хакурозан и Ваканохо. Сегодня в число сорока двух сильнейших рикиси входят грузины Коккай, Тотиносин и Гагамару.

Известный всем любителям сумо под борцовским псевдонимом Коккай (Черное море) 29-летний Мераб Леван Цагурия — первый европеец, заслуживший элитный статус сэкитори (этим статусом наделяются только 70 лучших борцов). Скоро первопроходец отметит круглую дату: исполнится десять лет с того дня, как он приехал в Японию. Перед юбилеем Коккай дал интервью «СЭ».

ПРИШЕЛ ИЗ ВОЛЬНОЙ БОРЬБЫ

— Расскажите, пожалуйста, как вы пришли в сумо.

— Я родился в Абхазии и уже там начал заниматься, как и мой отец, вольной борьбой. Мне тогда было 12 — 13 лет. Но не прошло и полгода, как началась война. И мы, как и многие другие люди, были вынуждены уйти из родных мест. Перебрались в Тбилиси. Там я продолжил серьезно заниматься спортом. У меня был старший друг, который перешел из вольной борьбы в сумо и стал чемпионом мира среди любителей. Он познакомился с президентом Международной федерации сумо господином Танака, и у них завязался разговор. Танака-сан спросил, есть ли в Грузии перспективные молодые ребята, и обещал помочь устроить кого-нибудь в профессионалы. Я к тому времени успел полюбить сумо, потому что регулярно смотрел трансляции на «Евроспорте». Предложение Танака-сан показалось мне интересным еще и потому, что у меня возникали проблемы с весом: Международная федерация борьбы как раз собиралась ввести для спортсменов максимальный предел в 120 килограммов. Так я принял решение поехать в Японию.

— Каких успехов вы добивались в вольной борьбе?

— Завоевал золотую медаль на молодежном чемпионате Европы. Уже точно и не вспомню, в каком году это было.

— В Японии вы сразу оказались в школе Оитэкадзэ?

— Да, ояката Оитэкадзэ принял меня в свой клуб по договоренности с господином Танака.

— В то время в профессиональном сумо были европейцы?

— На год раньше меня рикиси стал Анатолий Михаханов из Бурятии. Его называют Авророй.

— Сколько лет вы уже выступаете в Японии?

— Прошло почти десять лет с тех пор, как я переступил порог «комнаты» Оитэкадзэ. Но я помню тот день, как вчерашний. Было 28 января 2001 года. Никогда не забуду эту дату, потому что, как только передо мной открылись ворота школы, моя жизнь переменилась кардинальным образом. Я довольно долго занимался в Грузии вольной борьбой. На сборах мне доводилось видеть, как тренируются дзюдоисты, регбисты. Я считал, что знаю все о профессиональном спорте. Но, попав в Оитэкадзэ-бэя, я сразу ощутил, что профессиональное сумо — это больше, чем спорт. Потренировавшись, ты не можешь пойти домой и поспать или посидеть с друзьями. Твой клуб — это твой дом. Здесь ты и живешь, и тренируешься, и обедаешь, и ужинаешь, и еду себе и товарищам готовишь. И еще здесь есть четкая иерархия, разделение на старших и младших. А твой статус определяется твоим положением в рейтинге-бандзукэ. Все это я понял в первый же день. Я переступил порог своего клуба и увидел, с каким почтением борцы относятся к тренеру. Я совсем не знал тогда японского языка и не понимал их слов. Но по интонациям, по жестам, по тому, как борцы склоняли головы перед руководителем школы, заметил, что для них ояката действительно не только тренер, но и духовный наставник, и второй отец. Поразил меня и внеш-ний вид моих новых товарищей. Все были одеты в халаты и носили пучки на голове. Уже одного этого мне хватило, чтобы понять: профессиональное сумо — это особый мир.

— К вам был прикреплен переводчик?

— Нет, конечно. Ояката и его супруга (о-ками-сан) пошли в магазин и купили мне разговорник. И сначала меня учили вовсе не специальным терминам. Первым делом я должен был запомнить приветствия, слова вежливости и уважения. Мне необходимо было научиться правильно говорить со старшими и младшими. Месяца через три-четыре я смог уже довольно сносно изъясняться.

— Какую первую фразу вы произнесли по-японски?

— Охайо годзаимасу! Доброе утро! Ведь день борца сумо начинается ни свет ни заря.

— Вам понадобилось 13 турниров (чуть больше двух лет), чтобы пробиться во второй элитный дивизион дзюре и стать первым в истории сумо европейцем, получившим высокий статус сэкитори (статусом сэкитори наделяются только 70 сильнейших борцов, выступающих в элитных дивизионах макуути и дзюре. — Прим. Д. И.). Трудным был этот путь?

— Трудным в том плане, что мне приходилось постигать все на собственном опыте. Это сейчас среди сэкитори много европейцев. А я, как вы правильно отметили, был самым первым. Мне непросто было понять, насколько долог путь до высшей лиги. Ведь всего в профессиональном сумо около семисот борцов. Не у кого было даже спросить, сколько схваток нужно выиграть, чтобы перейти из одного дивизиона в другой. Я уже сказал, что до меня в Японии появился Аврора. Однако мы не встречались. Нам только дали возможность пару минут поговорить по телефону. Больше было не положено. Но я ехал в Японию с уверенностью, что должен в жизни чего-то достичь. И думаю, добился того, чего хотел. Мне очень помогла сила воли, закаленная в детстве. Я имею в виду войну. И еще я хочу заметить, что мою жизнь сейчас можно разделить на три равных этапа. Чуть больше десяти лет я провел в Абхазии, потом почти столько же жил в Тбилиси. И вот уже почти десять лет я выступаю в Японии.

— Десять японских лет быстро прошли? Какие этапы можно выделить в этом периоде вашей жизни?

— (задумывается.) Порой кажется, что я приехал в Японию только вчера. А иногда анализирую прожитые годы и понимаю, что всю свою молодость я посвятил профессиональному сумо. Любой спортсмен ставит перед собой определенные цели. Для меня первым важным достижением была победа в пятом дивизионе дзенидан. В тот момент я считал, что добился большого успеха. Потом каждый турнир я поднимал свою планку. Самую большую радость испытал, когда пробился в дзюре. Даже перейдя в высший дивизион макуути, я не был так счастлив. Потому что жизнь резко меняется, когда становишься сэкитори. Нет ни одного борца, который не мечтает попасть в число семидесяти избранных. Запомнилось, как я поднялся в макуути: мне удалось выиграть турнир в дзюре с позиции второго борца, я одержал в пятнадцати схватках четырнадцать побед. Следующий этап — получение звания комусуби. Это четвертый титул в иерархии сумо.

— А «золотые звезды» за победы над йокодзунами?

— «Золотая звезда» — большая радость, но не этап. Конечно, я горжусь двумя победами над великим чемпионом Асашорю. В первый раз я выиграл у него пять лет назад в городе Нагоя. Это были великолепные минуты (улыбается).

— Когда вам удалось взять верх над Асашорю в городе Нагоя, вы не носили титул комусуби. А рядовому борцу (маэгасира) за победу над йокодзуной, как поощрение, полагается специальный бонус. Он выплачивается ежемесячно до тех пор, пока сумотори, одолевший великого чемпиона, не выйдет в отставку.

— В тот момент о бонусе я совсем не думал, а просто наслаждался победой. Вообще материальные стимулы не считаю самыми главными.

СУМО — ОДИН ИЗ САМЫХ ОПАСНЫХ ВИДОВ СПОРТА

— У вас большой гардероб?

— Да (смеется). Каждый день, отправляясь на поединок, мы надеваем кимоно, в холодное время года — с утепленной накидкой хаори. Затем в раздевалке нам укладывают волосы в самурайский пучок «оите» в форме листа гинкго, и мы облачаемся в пояса для борьбы — маваси. В них мы делаем разминку. Очень важно чувствовать свой маваси. Он должен удобно сидеть на теле. После разогрева мы снова переодеваемся. На торжественную церемонию дохе-ири выходим в специальных праздничных поясах кэсе-маваси. А на поединок снова надеваем пояса для борьбы. После схватки снимаем маваси, принимаем душ, укладываем волосы в более простую прическу «тен-магэ». На улицу мы снова выходим в кимоно, под которое надеваем дзюбан (нижнее кимоно).

— За десять лет вы не пропустили ни одного поединка. Это большое достижение. Неужели травмы обходят вас стороной?

— Не было таких повреждений, которые категорически не позволяли мне бороться. Мне удавалось находить баланс и контролировать травмы. Но у физических возможностей человека, конечно, есть предел. Мне повезло, что у меня не было переломов и вывихов. (В 12-й день Кюсю басё Коккай повредил связки правого локтя, но он не снялся с соревнований и в трех последних поединках боролся только левой рукой. — Прим. Д. И.). Первая серьезная травма случилась у меня лет пять назад. На одном из турниров повредил шейные позвонки. В то время моим стилем была толчковая борьба (оси-дзумо). В момент одновременного стартового рывка мы с противником пошли друг на друга и сильно столкнулись головами. Я почувствовал жуткую боль в шее и позвоночнике. Снимки показали смещение дисков. Мне посчастливилось найти хорошего массажиста. Он работает со мной уже больше четырех лет. Не знаю, смог бы я продолжать бороться до сих пор без его помощи. Потому что каждый стартовый удар вызывает смещение. Наверное, именно из-за шейных позвонков в последнее время я показываю не такие результаты, как мне хотелось бы. Я изменил свой стиль, стал бороться преимущественно в поясе. Я не могу делать такой мощный стартовый рывок, какой получался у меня раньше.

— Вы выходите на поединки с повязками, фиксирующими локти…

— Моя самая большая беда — это позвонки. Но я не буду жаловаться на судьбу. На тренировках видел, как некоторые ребята ломали себе шеи. Каким бы бойцовским духом ни обладал борец, психологически восстановиться после такой травмы полностью невозможно. Страх будет оставаться всегда на подсознательном уровне. Со мной все не так плохо. Я думаю, что буду еще долго бороться, и будут результаты. Надо просто над собой работать. Если на пути препятствие, нужно его преодолеть. Я нахожу баланс, позволяющий мне выступать в макуути и не усугублять травму, соизмерять свои силы с возможностями моего тела. Хочу пояснить всем, кто интересуется сумо, что этот спорт — один из самых опасных. У нас каждая схватка может закончиться травмой или, не дай бог, даже смертью. Причем не только на соревнованиях, но и на обычных тренировках. Представьте себе: один встречный удар — это одна тонна. А многие рикиси при стартовом контакте сталкиваются лбами.

Возвращаясь к ответу на вопрос, почему я никогда не снимался с турниров, хочу добавить, что пропуск поединка равносилен поражению. И тот, кто «отдыхает» 15 дней, очень сильно опускается в рейтинге. А паузы между басё короткие, не позволяющие борцам спокойно залечить травмы.

— Изменился ли, на ваш взгляд, мир сумо за последние десять лет?

— Когда я приехал в Японию, здесь были на первых ролях гавайцы Акэбоно и Мусасимару, уже появились сильные монголы. Но тогда только начинался процесс экспансии иностранцев в профессиональное сумо. И еще не было таких жестких барьеров для «легионеров», какие воздвигнуты сейчас. Теперь в школу, где уже есть борцы, родившиеся не в Японии, не могут быть приняты новые иностранцы. Но, несмотря на эти ограничения, в высшем дивизионе макуути японцев сейчас чуть более пятидесяти процентов. Я также замечаю, что на турнирах и среди зрителей становится все больше европейцев, американцев.

— Как вы оцениваете такую «глобализацию» сумо?

— Скорее положительно. Начало такому глобальному процессу было положено почти двадцать лет тому назад, когда ояката Осима привез в Японию сразу шестерых монголов. Мир профессионального сумо — очень закрытый. А благодаря нам, иностранцам, болельщики во всем мире могут узнавать уникальные подробности о жизни рикиси изнутри. От нас идет очень ценная информация. И люди в Европе стали лучше понимать смысл и философию национальной японской борьбы не только как спорта, но и как ритуала.

СУДЬБА МОГЛА СЛОЖИТЬСЯ ИНАЧЕ

— В разные годы у вас был разный стиль сумо. Вы то делали акцент на толчки, то предпочитали бороться «в поясе». И ваш вес колебался в довольно широких пределах, до пятнадцати-двадцати килограммов. Искали «свое» сумо?

— Да. Если проанализировать мой вес в разные периоды, можно проследить ход моих мыслей. Когда случилась травма, я не смог бороться так, как хотел. Пришлось скинуть вес до такой степени, чтобы он не давил на позвоночник, чтобы не перегружать шею и спину. А когда вес упал, стиль борьбы сам собой поменялся. Мои проблемы нельзя увидеть. Можно забинтовать руку, ногу. Но шею никак не завяжешь. Несмотря ни на что, я все время пытаюсь поддерживать баланс. Продолжаю поиски «своего» сумо, чтобы максимально раскрыть потенциал. Я очень люблю свое дело, хочу бороться, и хочу бороться хорошо. Но травмы не всегда позволяют мне делать это.

— Сколько еще лет вы планируете оставаться в профессиональном сумо?

— В жизни каждого спортсмена наступает момент, когда он должен подумать о своем будущем. Заниматься сумо я буду до тех пор, пока мое тело сможет это делать. Если больших травм не будет, я планирую бороться пару лет или даже дольше. Что будет потом, я еще не решил.

— Вы не собираетесь остаться в Японии, чтобы работать тренером-наставником?

— Пока такого желания у меня нет.

— Не посещают ли вас мысли, что, если бы FILA не ввела весовые ограничения, жизнь могла сложиться по-другому?

— Посещают. Отец всегда хотел, чтобы я занимался вольной борьбой. Он даже был против моего отъезда в Японию, потому что мечтал увидеть меня на Олимпийских играх. Да, моя судьба могла сложиться иначе.

— Как вы проводите свободное от сумо время?

— Его очень мало. Потому что между турнирами проводятся показательные выступления и другие официальные мероприятия. Если остаются свободные часы, стараюсь восстановиться физически и психологически. В этом мне очень помогают горячие источники в горах — онсэны.

— С кем из борцов вы дружите?

— С Гагамару, Тотиносином, Аланом. Вообще со всеми у меня хорошие отношения. И с эстонцем Балтом, и с болгарином Котоосю, и с корейцем Касугао, и с монголами, и с японцами. Для меня не важно, какой национальности человек, и даже не важно, чего он смог достичь в сумо. Лицо спортсмена — его спортивные достижения. Но для меня главное — какой человек внутри.

— Насколько велик йокодзуна Хакухо?

— Я думаю, он выиграет еще много турниров. Я знаю его с первых шагов в профессиональном сумо. Мы вместе начинали свой путь весной 2001-го. И он совсем не изменился с тех пор. Я имею в виду его характер, его доброе отношение к людям. Хакухо — это феномен. Мне очень приятно, что я выступаю вместе с таким выдающимся борцом и человеком.

— Некоторые болельщики почему-то считают Хакухо скучным.

— Я еще раз хочу напомнить, что сумо — это не только спорт. Может быть, кому-то кажется скучным, что Хакухо протягивает руку побежденному противнику, что он сдерживает эмоции, всегда остается хладнокровным. Но именно так должен вести себя настоящий йокодзуна. Хакухо не только отлично борется и тонко чувствует сумо. Он еще очень уважает своих соперников.

— Чего больше всего не хватает профессиональному сумотори? Времени на личную жизнь?

— У нас очень плотный график мероприятий. Конечно, приятно встречаться с болельщиками. И мы понимаем, что можем доставить радость людям. В Японии считается, что тот, кто прикоснется к рикиси, будет здоровым, будет долго жить. Но на себя у нас остается очень мало времени.

— Оглядываясь на десять лет назад, ответьте, пожалуйста, одним словом — «да» или «нет» — на вопрос: хорошо, что в вольной борьбе существуют весовые ограничения?

— Да (смеется). Да! Я ни о чем не жалею.